А когда он вернется домой – неважно, в какое время, у него же ненормированный рабочий день! – его будут ждать чистая салфетка на столе, горячий ужин и свежая «Российская газета» с нормативными документами. Поев, он расскажет жене о том, как прошел день, как достала его эта «Фемида недоделанная», его начальница, которая понятно каким местом выслужила пост председателя суда, ничего не понимая в работе (вообще не бабское это дело!). Рассказывая, он воздаст дань врагам, упомянет общих знакомых, приведет в порядок взъерошенные мысли – и отправится спать, наслаждаясь бормотаньем телевизора, запахом чистого белья, уютным теплом одеяла, прохладой спальни и полной гармонией, душевной и физической.
О той жизни он знал все: как они проведут выходные и куда поедут в отпуск, где лежат чистые носки и телепрограмма, на какую именно ширину необходимо приоткрыть окно в спальне, чтобы было свежо, но не холодно, а в самый раз. За носки и рубашки, сок и омлет, за ужин, газету, батарейки в пульте, телепрограмму, запах чистого постельного белья и сто тысяч прочих жизненно необходимых мелочей отвечала жена. Она знала, какой суп он любит, какой сорт чая предпочитает и сколько кусочков сахара (коричневого тростникового) надо положить в его любимую синюю, с золотым ободком чашку. Всем этим «оркестром» вещей, игравшим без единой фальшивой нотки, мастерски и с увлечением дирижировала жена. А он с непреходящим удовольствием всего этого не знал, не брал в голову, наслаждаясь тем, что оно всегда есть – и все. Порядок вещей определен и непреложен. Как говорил один его знакомый, отставной военный, все «чисто, прямо, параллельно», и эта нехитрая формула счастья не так смешна, как кажется на первый взгляд. Короля всегда создает свита, и в той жизни он был настоящим королем, потому что его свита изо дня в день выполняла свое предназначение безукоризненно.
Как, зачем в той чудесной, замечательной, сказочной, восхитительно-правильной жизни возникла Наташа? Хорошо бы ответить так: у него наступил кризис среднего возраста, о котором он слышал как-то передачу по радио, когда ехал с работы. Там умные люди на полном серьезе говорили о том, что ближе к сорока мужчины непременно начинают подводить итоги и горевать о непокоренных вершинах. Кто-то бросается покорять, если уже может позволить себе купить подходящее альпинистское снаряжение и авиабилет в район Альп, кто-то увлекается спиртным, кто-то меняет жену, мудро сделав именно ее во всем виноватой. Вон Абрамовичу приспичило с женой официально развестись – так то ли трехсот, то ли пятисот миллионов баксов не пожалел, хотя могли бы себе жить спокойно в разных полушариях и никогда не встречаться. Вот это кризис так кризис – на всю голову! Вот и он, Литвиненко, борясь с этим самым кризисом, который, заметьте, умные люди придумали, и полюбил девчонку на шестнадцать лет моложе себя. А что он мог поделать, если, по мнению психотерапевтов, это могло помочь ему обрести почву под ногами?!
Звучит красиво, но полное вранье. Он, Валентин Литвиненко, и в двадцать, и в тридцать, и в сорок лет всегда был доволен собой, своими взглядами, поступками, карьерой, перспективами, женой, домом и укладом. Поэтому никогда не было у него никакого кризиса среднего возраста, шиш на постном масле этим грамотеям, пусть оставят свои теории для неудачников, как Юлька говорит, лузеров, и скучающих миллиардеров!
К тому же Тусю он никогда не любил. Он ее хотел. Хотел так, что зубы сводило от желания, чтобы не опускаться до описания прочей физиологии. Но на такую формулировку женщины почитают своим долгом обижаться, поэтому мужчины со времен Адама заменяют это слово любым другим по обстоятельствам, и опыт показывает, что «люблю» вызывает наибольшее доверие. Эксперимент, который любой мужчина проделывал хотя бы раз в жизни: если, стоя под заветным балконом Джульетты, Роксаны, Анны Карениной или Марии Ивановны Пупкиной, честно проорать – «хочу», то, скорее всего, на тебя выплеснут ушат помоев, уронят горшок с геранью и велят «больше никогда на пороге не появляться, потому что она – не такая». А если, задрав голову к звездам, прошептать беспроигрышное «люблю» (в самых крайних, тяжелых случаях: «давай поженимся»), то тебе спустят веревочную лестницу, одарят нежным поцелуем и, скорее всего, незамедлительно вручат тебе все то, чего ты, собственно, и хотел изначально, затевая все авантюру. Так кто в итоге виноват?!
Парадоксально, но даже в выборе первой и единственной за всю жизнь любовницы Валентин Рудольфович был некоторым образом верен жене. Туся, которой тогда было двадцать два или двадцать три, была неуловимо похожа на Ирину в юности – тоненькая, нежная, летающая, улыбчивая, легкая. Туся, как и Ирина, часто смеялась и внимательно замолкала, когда говорил он. Она тоже безоговорочно признала его право распоряжаться и устанавливать правила.
Ирина же с годами не постарела и не растолстела, нет, но стала, как бы это сказать, солидной, что ли. Стала женой, хозяйкой, матерью семейства. И даже вот заместителем начальника отдела в своей районной налоговой инспекции, что, помнится, очень развеселило Валентина – ну какой из его Иришки начальник?! И секс у них тоже стал… солидным. Однообразным, добротным, недолгим, простым, без предвкушения и ожидания, без баловства и подначек, без тихой нежности и нетерпеливой страсти. Про такой говорят – супружеская обязанность. Они с женой ее время от времени честно выполняли – в ряду всех прочих.
Иногда Ирина шутки ради подсовывала ему свои дамские журнальчики – посмеяться над предлагаемыми способами освежить супружеский секс. Согласно этим рекомендациям, ей следовало встретить вернувшегося с работы мужа в прозрачном халатике медсестры, надетом на голое тело, сделать ему массаж, накормить ужином из шампанского с авокадо при свечах, затем привязать к кровати своими чулками и вымазать причинные места взбитыми сливками, туда же можно подать оставшийся от ужина десерт в виде вишенок и клубники. После каковых мероприятий, по мнению советчиков, участников процесса должна захватить столь пылкая страсть, что двадцать лет семейной жизни превратятся в один медовый месяц со взбитыми сливками.