– Лев Николаевич! Начинайте! – скомандовала Евстолия.
Профессор вздрогнул и выудил из шляпы… конечно же кружевной платочек. Один-ноль в пользу Евстолии: конечно же ее бесхитростный избранник взял первым то, что лежало сверху, тут и зеркала не нужно.
– Этому фанту, – не задумываясь, назначила Евстолия, – спеть романс!
Все засмеялись, предвкушая отличный смешной аттракцион. Лев Николаевич извлек из шляпы китайскую авторучку.
– Этому фанту, – прищурилась Евстолия, у которой – Ирина знала – зрение было, как у орла. – Этому фанту сказать комплимент одной из присутствующих здесь дам… – И, спохватившись, что выдала себя, поспешно добавила: – Или мужчин.
У Петрухина вытянулась физиономия. Ирина, едва удерживаясь от смеха, подмигнула Евстолии, но та сделала вид, что ничего не заметила. Профессор, пошарив, вынул конфетку. И конечно же зашуршал фантиком. Евстолия победно улыбнулась:
– Этому фанту сходить ко мне домой и принести то, что стоит на кухонном столе, – и в свою очередь подмигнула Ирине: мол, знай наших!
Облегченно вздохнув – он ожидал худшего! – наивный Лев Николаевич достал из шляпы пульт. Ирина перестала хихикать: от Евстолии всего можно ожидать. Еще заставит под столом ползать или кукарекать в форточку. Зря они согласились…
– Этому фанту… – глядя ей в глаза, начала Евстолия, и Ирина поняла, что выдала себя с головой. Пусть только попробует! – Этому фанту станцевать вальс… ну вот хоть с… То есть кого выберет, с тем пусть и танцует!
– Да я не умею вальс! – закричала Ирина, и все засмеялись.
– Ну, можно и не вальс, – милостиво согласилась Евстолия. – А чего ты кричишь-то? В новогоднюю ночь надо танцевать, правда?
– Так точно! – гаркнул Шустрый и пододвинулся поближе к Маргарите. – А то сидим как эти…
Лев Николаевич достал из шляпы кольцо. Евстолия вертелась так и сяк, но разглядеть мелкий предмет в отражении стекла не сумела, не смогла ничего прочитать и по лицам. Вздохнув, выстрелила наугад:
– Этому фанту сказать тост. А последнему – выполнить желание соседа справа.
– Вау! – завопил, сорвавшись с места, Шустрый – по правую руку от него сидела Маргарита. – Круто! Крутая игра! Давайте! Начинаем! Я первый! Какое у вас желание, Маргарита Сергеевна?
– Я подумаю, – с улыбкой глядя на него, ответила Марго. – Нельзя же так сразу. Прогадать боюсь. А вы не боитесь? Вдруг я чего-нибудь этакого пожелаю?
– Да я! Да я хоть сейчас!!! Все, что угодно! – Олег подпрыгивал возле нее от нетерпения.
– Ладно. Вы отвезете меня домой, – решилась Марго.
– Поехали! – вскочил Шустрый. – Сейчас прогрею и…
– Ну вот еще, – запротестовала Ирина. – Ты у меня останешься! Ночевать.
– Ладно, ладно, потом, не сию секунду, – ответила им обоим Маргарита. – Давайте дальше, какие там еще фанты?
– Теперь Лев Николаевич! – назначила Евстолия и вопросительно подняла брови. – У вас что?
– Сходить к вам, – промямлил профессор. – И взять то, что стоит на столе. На кухонном.
– Это мы позже, – решила Евстолия. – Когда все свои задания выполнят, а то я пропускать не хочу. И так уже одно желание неинтересное, – она укоризненно посмотрела на Марго.
– А давайте я! – вдруг решившись, поднялся с места Петрухин, и все уважительно замолчали – все-таки с высоты своего роста он выглядел внушительно. – Я комплимент, значит…
– Мент – комплимент, – проявил остроумие Шустрый, склонившись к Марго, но она, даже не повернувшись, дернула его за рукав, как расшалившегося школьника, и начинающий поэт обиженно умолк.
Евстолия расправила складки платья и скромно потупила глаза, ни секунды не сомневаясь, что выбор застенчивого участкового падет на нее: во-первых, она, бесспорно, неотразима в этом платье, а во-вторых, сегодня все ее желания исполняются и вообще – это ее день, то есть ночь. Но гадкий мужлан Петрухин прошагал мимо нее и встал перед Ириной.
– Я, простите, не мастер… И как-то никогда…
– Ну, давай начинай уже! – подбодрил его Шустрый, которого Маргарита, кажется, начинавшая уже кое-что понимать, опять дернула за рукав.
– Ирина Ивановна, – на сей раз Петрухин решил не обращать внимания на нарушителя спокойствия. – Вы удивительная женщина.
– Да! – вставил профессор, но тут Евстолия уронила ему под ноги платок, и ему пришлось нагнуться, поднять и вручить.
– Сейчас все женщины такие энергичные, решительные, – упорно пробивался к цели Петрухин. – А вы – слабая.
То есть я хотел сказать – женственная. Вас хочется защищать. И еще вы очень красивая. Вот.
Петрухин надолго замолчал. Ирина неожиданно смутилась. И разозлилась на себя – нашлась институтка, шуток не понимает.
– За это надо выпить! – провозгласил Шустрый, желая разрядить обстановку и продолжить банкет.
– Нет-нет! – запротестовала Евстолия как ответственная за порядок. – У нас еще романс и танцы! А потом уже тост. Ирочка, включай музыку!
Ирина нашла более-менее подходящий диск, включила.
– Джо Дассен, – скривился Шустрый. – Дискотека восьмидесятых! Давайте я вам завтра таких дисков принесу!
Ирина, не обращая на него внимания, соображала, стоит ли ей пойти на поводу у своей трусости и пригласить Льва Николаевича, или все же решиться и остановить выбор на Петрухине. Догадавшись о причине ее колебаний, Евстолия пошла на опережение: взялась кончиками пальцев за юбку и изобразила перед профессором некое подобие реверанса. Он смущенно кивнул, тогда Евстолия взяла его за левую руку, а правую пристроила туда, где заканчивалась шнуровка корсажа и начиналась юбка. Что ж, выбор сделан, кивнула себе Ирина и решительно шагнула к Петрухину.